Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]
Выступило несколько молодых людей, которые говорили самоуверенно и в быстром темпе. Наша русская речь американизируется. В ней появляется масса иностранных слов. Мысленно я все время переводил эти речи на русский язык. Швыдкого я всегда хорошо понимаю; его хоть и ругают, но человек он умный, и мысль его звучит всегда очень отчетливо. После коллегии ко мне подошел министр Александр Сергеевич и сказал, что только после Нового года получил мое письмо, за которое поблагодарил. Письмо это я не очень хорошо помню, но помню остаточный импульс после того злополучного заседания правительства.
В институте идут экзамены. Обошел аудитории, посидел на экзамене у Пронина. Все время нервничал — ведь начались празднества и мероприятия в связи с 250-летием МГУ, и мне обязательно надо было хотя бы отметиться и забрать документы.
Подписал счета на зарплату за январь. Наши уборщицы, гардеробщицы, дворники все во что бы то ни стало хотят обойти государство и поэтому не идут в штат, все ведь пенсионеры, а в этом случае пенсия уменьшается, вернее — перестают давать московскую "добавку". Вот каждый месяц и выписываем счета и договоры на оплату их труда. Все дело в чудовищно низкой зарплате и в неимоверно заниженном прожиточном минимуме. А в это время наши правительственные дамы — энергичная Л.К.Слиска и другая, зам. спикера Совета федерации, которая даст фору всем по вере в непогрешимость государственных решений — объясняют, что закон правилен, вот только его кое-где на местах не выполняют. Я думаю, что неприятие перевода льгот в деньги связано еще и с тем, что пенсионеры и все остальные льготники отчетливо понимают, как ненадежны наши деньги, как быстро правительство может затормозить компенсацию, все боятся роста цен, в том числе и на билеты, и замедленной компенсации. Но определенный испуг у властей все-таки есть. Уже договорились о бесплатных поездках пенсионеров и льготников на территории всей страны. Конечно, местные власти найдут способ платить с каждым месяцем все меньше и меньше. Позиция невинного и благостного Кудрина, министра финансов, ясна: лучше командовать по старинке, имея в наличии большой денежный задел, чем все сразу пускать в производство, не будет причин для волнений, можно тихо распределять бюджеты, ездить спокойно в отпуск и рапортовать о финансовых победах президенту.
Написал обычную свою статейку для каталога. Теперь нужно доделать статью об Андрееве и взяться за предисловия к сборникам Максима Лаврентьева и Софьи Ромы.
Пытался поехать в университет, но приехал Миша Лещинский, которого не видел много лет. После Афганистана он несколько погрузнел, но энергия по-прежнему из него пышет. Сейчас он владелец какой-то телевизионной компании, здесь, в институте, снимает очередной телевизионный фильм, связанный с Серебряным веком нашей литературы. Поговорили. Я никогда не забуду, сколько сделал для меня Миша в Афганистане.
Наконец, махнул в университет. Думал, оттуда сразу поехать домой. Но не тут-то было. Зарегистрировался. Дали целый пакет бумаг, какой-то портфель, который я кому-нибудь подарю. Прослышал, что всех ректоров и зарубежных гостей пригласили в Большой театр. Мы все отчетливо понимаем, что парадные виды искусств — и Большой театр, и концерты в консерватории, и гастроли звезд — все это теперь доступно лишь очень богатым людям. И я если не посмотрю "Раймонду" сейчас, то не попаду на нее вообще. Причитающийся мне билет, хоть с неудовольствием, все же вынесли, так как из моего конверта он исчез.
К 7 часам вечера поплелся в Большой. Наслаждение, конечно, небесное. Сидел в партере в 17-м ряду, в этом есть определенные преимущества: хорошо слышно, да и волшебный рисунок танца, поставленного Григоровичем, здесь очевиден. Большой театр почти весь на ремонте: закрыт вход, нижнее фойе, фойе перед правительственной ложей. Но сцена блистает, и, в первую очередь, блистает кордебалет. Танцевали уже давно работающая Галина Степаненко и Андрей Уваров. На балерин я теперь смотрю, после разговора с К…… на дне рождения Колпакова, с особым вниманием. Любая балерина отличается даже от хорошей солистки так же, как писатель-романист от журналиста. Журналист пытается стать романистом, а пишет тем не мене по-другому. Он все время идет к какой-то недалекой и уже сформулированной до него цели.
Еще один интересный эпизод. В фойе встретил Плагенборга, профессора из Марбурга, поговорили о немецких и русских делах. Кафедру славистики в Марбургском университете, а главное, преподавание на ней русского языка, несмотря на все письма (в том числе и мои), отстоять не удалось. Государство надвигается, как кентавр, на образование не только в нашей стране.
25 января, вторник. Во второй половине дня, в пять, — мой неудачный поход на прием в Кремлевский дворец. Когда я вчера получал пакет с приглашениями, оттуда вынули, оказывается, не только билет на "Раймонду", но и билет на прием. В пакете осталось только роскошно напечатанное приглашение. Но охрана по этой пестрой бумажке меня не пустила. Я довольно долго простоял в очереди в Александровском саду. Она образовалась потому, что всех приглашенных теперь пропускают через металлоискатели. Очередь была огромна, как раньше в Мавзолей. Я так порадовался, что вся наша университетская и преподавательская общественность побывает в Кремле, на, так сказать, правительственном приеме. Еще раз порадовался широте и организаторскому дару и просто человеколюбию В.А.Садовничего.
26 января, среда. Утром ездил домой к академику Петру Алексеевичу Николаеву. Он уже давно хворает, на университетские мероприятия не ходил. Привез ему второй, "красный", том "Власти слова" и некоторый гонорар, который выгородил из своего: каким-то образом Виктор Широков уже второй раз не закладывает в смету ни на предисловие, ни за послесловие, которые, кстати, написаны блистательно. Это один из тех редких случаев, когда великолепный и яркий собеседник так же замечательно пишет, как и говорит. Я-то, собственно, совсем не главный здесь персонаж, в этой написанной П.А.Николаевым работе — широкая и ясная картина сегодняшней литературы.
Пили чай, у него накрывает стол какая-то сравнительно молодая женщина, гостеприимная, с мягким характером. Поговорили легко и воздушно о сегодняшней жизни. П.А. много цитирует, и каждый раз я восхищаюсь его светлым умом и памятью. Совсем недаром в прошлом году П.А. был отмечен как лучший профессор Московского университета. Вот тебе и крестьянский сын! Вот таким же, наверное, по стати и охвату и по иступленной радости, когда говорил о науке, был Ломоносов. Простите меня, Петр Алексеевич, за сравнение, но Ломоносов сейчас у меня "под рукой". А так, в принципе, жаль, что, написав о нем роман, я так и не узнал его до конца.
